Творчество, любовь и жизнь Веры Мухиной

Скульптурную группу Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» каждый видел хотя бы один раз в жизни. Эта величественная скульптура — такой же «знак отличия» СССР, как Красная площадь, Мавзолей или Большой театр. Она принесла мировую славу Вере Мухиной.

    Скульптурную группу Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» каждый видел хотя бы один раз в жизни. Эта величественная скульптура — такой же «знак отличия» СССР, как Красная площадь, Мавзолей или Большой театр. Она принесла мировую славу Вере Мухиной. Это сегодня современники поглядывают в сторону статуи с иронической улыбкой и едва не уничтожили ее в 90-е, объявив обветшавшей и не отвечающей духу нового времени. А в 1937 году на Всемирной выставке в Париже, для которой и была создана монументальная композиция, она так понравилась парижанам, что они собирали подписи с просьбой оставить ее у себя. Пусть стоит в Париже, почти рядом с Эйфелевой башней! Ромен Роллан написал тогда в книге отзывов: «На берегу Сены два молодых советских гиганта в неукротимом порыве возносят серп и молот, и мы слышим, как из их груди льется героический гимн, который зовет народы к свободе, к единству и приведет их к победе». Хотя критики в СССР совсем недавно усиленно искали в скульптуре недостатки и клеймили ее создателя, в Париже у них вдруг открылись глаза, и советские власти просьбу парижан не удовлетворили.
    Тогда Мухина была признана выдающимся мастером 20 века, а ее скульптура – шедевром. Только трагическую историю жизни ставшего знаменитым автора знаменитого монумента вообще никто не знал. Опасно было тогда рассказывать, что ты из старого купеческого рода заводчиков, торговцев хлебом и пенькой, что купцы (по-нынешнему, бизнесмены) Мухины были известны в Риге еще в первой половине XIX века. Они отстраивали Ригу и Курск, были умны и образованны, а потому жертвовали деньги на просвещение, занимались благотворительностью. Они мало чем отличались от дворян, разве что были богаче многих аристократов. В такой семье 1 июля 1889 года в Риге родилась Вера Мухина.
    Девочка не помнила свою мать. Она умерла от чахотки, когда Верочке было всего полтора года, а ее старшей сестре Маше – на год больше. Их отец Игнатий Кузьмич, опасаясь за здоровье дочек, оставил прибыльное дело и переехал в теплый и сухой климат Феодосии, где сам занялся воспитанием и образованием девочек. В дом приглашались лучшие педагоги, в том числе музыканты и художники. Отец Верочки очень любил Айвазовского и на досуге занимался копированием его картин. Она тоже принялась рисовать, подражая отцу. 
    Его не стало к окончанию девочками гимназии. Сестер увезли к себе в Курск опекуны – братья отца. Там барышни сразу прослыли первыми красавицами, украшением балов, но главное — завидными невестами. Такая жизнь нравилась Маше, но у Веры были другие планы. Весной 1911-го сестры приехали в Москву, поселились в своем доме на Пречистенке. И здесь они поначалу тоже увлеклись светской жизнью, танцевали на балах, сблизились с семьями Морозовых, Рябушинских и обе даже нашли претендентов на руку и сердце. Однако, в отличие от сестры, Вера жила так недолго. Она, к недоумению опекунов, стала посещать занятия в студии Константина Юона, в мастерской И.Машкова. Там она впервые увлеклась скульптурой и занялась ею одновременно с живописью. Это было время, когда барышни стремились к образованию даже больше, чем юноши.
    В 22 года Вера Мухина пережила событие, которое сама же назвала катастрофой. Под Рождество 1911 года она поехала к родным в Смоленск. В одну из прогулок сани Верочки налетели на дерево — удар пришелся прямо в лицо: «Я провела рукой по лбу и лицу. Рука не нащупала носа. Нос был оторван…» Окровавленную, с зажатой чудом уцелевшими зубами полуоторванной губой, ее отвезли в уездную больницу. За 18 дней Вера перенесла девять операций. Однако после них недавно хорошенькое личико покрывали такие рубцы и шрамы, что родные спрятали от нее зеркала. Вернувшись в Москву, Вера сменила квартиру, перестала ходить на занятия, забыла о поклонниках. Как только раны затянулись, дяди решили: Вере нужно сменить впечатления и, наконец, отпустили ее в Париж. Может, там она отвлечется или ей помогут знаменитые врачи? Действительно, там она перенесла еще несколько пластических операций, но новое лицо казалось ей грубым, мужским, чересчур волевым. Она стала резкой, замкнутой и решила навсегда забыть не только о светских развлечениях, но и о мечтах о супружестве. Отныне Вера посещала только выставки и музеи, особенно часто – Лувр, ходила на лекции, занималась анатомией, училась и работала в мастерской французского скульптора Эмиля Бурделя, ученика знаменитого Родена. Летом 1914 года вместе с двумя подругами Вера Мухина отправилась в путешествие по Италии, где познакомилась с шедеврами Микеланджело, и вернулась полная новых творческих замыслов. Но ее судьба снова делала зигзаг.
    Летом Мухина поехала в Москву на свадьбу сестры. Это был 14 год — в августе грянула война. В Москве Вера окончила курсы медсестер и стала работать в госпитале, в самом опасном инфекционном отделении. «Раненых эшелонами привозили прямо с фронта… Как откроешь грязные пересохшие бинты, кровь, гной. Промываешь перекисью, вши. Работали бесплатно, брать деньги не хотели. Всю жизнь я не любила платных должностей. Люблю свободу». У нас мало пишут о первой мировой, а она была такая же страшная, как и все войны на свете. Но и в том ужасе люди находили друг друга, словно судьба вела их к единственной на всю жизнь любви. И Веру Мухину тоже. 

Избранник 
    
    1918 год. Почти четыре года тяжелой физически и морально, подчас непосильной работы в госпитале. Вере скоро тридцать. Она страшно устала, одинока, разочарованна и больше не верит в счастье. Только работа… И все-таки на четвертый год вечерами стала ходить в скульптурную мастерскую.
А там вдруг нашла свою довоенную работу — портрет доктора Замкова. Как напомнил он ей о счастливом довоенном времени, о еще мирных днях 14 года!
«С Алексеем Андреевичем я познакомилась в 1914 году, — вспоминала Мухина. — Это был молодой человек небольшого роста, кудрявый. Он тогда только что окончил университет. Потом он уехал на фронт добровольцем. И я его увидела только в 16-м году, когда его привезли умирающим от тифа». От тифа тогда погибали тысячами. Умирал, казалось, и Алексей. Вера выходила его, и в первых числах февраля он пришел в мастерскую, где Вера ждала его перед станком с большим куском глины. Она лепила его весь февраль и март, а он смотрел на нее и понимал, что рядом — не та медсестра, которую он видел сквозь тифозный бред, а совсем другой человек. Он разглядывал ее серьезные глаза из-под насупленных бровей, наблюдал за движениями ее пальцев по глине.
«В 18-м году мы с ним поженились. В холодной мастерской я лепила его, он был похож на Наполеона, победителя. Портрет очень нравился Алексею», — вспоминала Мухина через много лет. Времена были голодные. В суверенной Латвии у Мухиных по-прежнему были имения, производство, доходные дома и земля. Вера, богатая наследница, могла бы туда уехать, пока эмиграция еще была разрешена, но Алексей этого не хотел, и она осталась в голодной России из любви к мужу. Они с маленьким ребенком, замерзая от холода, жили в ледяной Москве и работали, работали…
    Доктор Замков, писала Мухина, «каждое воскресенье ездил в свое село Борисово и принимал там больных. Приезжал с картофелем и хлебом. Тем мы и питались в 18- 19-й годы. В 20-м году родился сын Волик (Всеволод), принял его Алексей Андреевич дома». Жизнь потихоньку налаживалась, но в пять лет мальчик заболел костным туберкулезом. В больницах тогда таких больных не спасали, и родители сами стали бороться за его жизнь. Вопреки медицинским предписаниям, Алексей Андреевич прооперировал сына дома, на обеденном столе. Об этой истории и Мухина, и Замков предпочитали не распространяться. Через два года Всеволод оставил костыли. В будущем он стал известным советским физиком. Хромота его была незаметной. 
    Скульптурой в 1920-е годы зарабатывать на жизнь было сложно. И тогда, объединившись с подругами из мира моды и театра, Вера начала трудиться как художник-модельер. Она рисовала театральные костюмы, придумывала различные женские аксессуары, например, пояса и шляпы из рогожи. Разрабатывали подруги и женский костюм, побывали на Всероссийской художественно-промышленной выставке и даже отправили на Всемирную выставку в Париж модели Н.Ламановой. Талантливые женщины заряжали друг друга оптимизмом и энергией. Все они достигли каждая в своем виде творчества настоящих высот. Например, Н. Ламанова, знаменитый еще до революции «Поставщик Двора Ея Императорского Величества», в 30-е годы стала известнейшим советским модельером. По ее эскизам были изготовлены костюмы для актеров первых советских фильмов «Аэлита», «Цирк» и другие. В 1925 году Надежда Ламанова и Вера Мухина совместно издают альбом «Искусство в быту». Тогда же Вера Мухина стала известна как скульптор, хотя у нее не было даже мастерской.
    Иногда ей приходилось работать просто на огороде в родной деревне мужа. Но две скульптуры, выполненные Верой Мухиной к 10-летию Октябрьской революции на том огороде, заняли на выставке первое место, а их автору достались самая большая премия — 1000 рублей, восторги Луначарского и хорошие отзывы ее учителя Машкова о ее «Крестьянке»: «Молодец Мухина. Такая родит стоя и не крякнет». «Что такое крестьянка? — объясняла Вера Игнатьевна. — Это русская богиня плодородия…».
    В семье тогда она была счастлива. Слава А.А. Замкова в 30-е годы была громче известности его жены. Он изобрел лекарство, которое могло излечивать тяжелых наркоманов, алкоголиков, шизофреников, импотентов и помогало людям, выздоравливающим после тяжелой болезни. Препарат извлекали… из мочи беременных. Оно так и называлось – «гравидан» (от лат. «беременность»). Заметим, его «извлекали в лабораториях», а не просто пили мочу, как это советовали еще недавно некоторые нынешние «целители». Замков испытывал препарат на себе и сравнивал его действие с бутылкой хорошего шампанского: веселое опьянение, легкость, повышенная работоспособность. Но в отличие от шампанского одна инъекция действовала дольше 10 дней, а курс уколов излечивал от хронических заболеваний. Гравидан стал сенсацией, а Замков получил лабораторию в Институте экспериментальной биологии. Многие тогдашние чиновники в высшей советской номенклатуре страдали от хронического переутомления и поддерживали себя морфием, постепенно становясь наркоманами. Гравидан стал для них спасением. Пациентами А.Замкова стали даже некоторые первые лица страны. Когда на Северном Кавказе началась эпидемия малярии, инъекции гравидана были сделаны 15 тыс. человек, и почти 80% выздоровели. Но вдруг, по неизвестной ученому причине, его лабораторию ни с того ни с сего закрыли. Оказалось, дело их жизни едва не погубила обыкновенная зависть. Метод лечения называли знахарством, а его самого – шарлатаном. Замкова отлучили от медицины, гравидан запретили, а институт был разгромлен. Супруги были в отчаянии. Они искали выход из беды. Супруги даже  попытались уехать их страны. Их арестовали на вокзале. Веру с сыном отпустили, а Алексея Андреевича отправили в ссылку в Воронеж с конфискацией имущества. Вера Мухина, уже известный скульптор, тут же собралась к мужу, хотя теряла абсолютно все: выставки, связи, сотрудничество с Ламановой. Времена были еще не совсем людоедские – в Воронеже они получили работу. Замков стал работать рядовым врачом в железнодорожной поликлинике, Мухиной даже выделили мастерскую, правда, в сыром деревянном сарае.
    Казалось, они пропали навсегда. Но Судьба супругов сделал очередной вираж. Замкова досрочно вернули из ссылки, назначили руководителем нового Института урогравиданотерапии.  Власти смилостивились и разрешили Вере Игнатьевне закупить для института современнейшее оборудование на деньги купцов Мухиных, получающих проценты с ее доходных домов в Риге. Она даже получила возможность покупать мрамор и бронзу для своих работ. Семье дали огромную квартиру в центре Москвы. Впервые у Веры Игнатьевны появилась своя просторная мастерская, сплошь уставленная полками с ее работами.
    И вдруг снова случилось что-то необъяснимое. Институт урогравиданотерапии спешно, за два дня закрыли и превратили в лечебницу для алкоголиков. Единственный в стране электронный микроскоп, купленный на деньги Мухиной, выбросили со второго этажа. С научной карьерой Замкова было покончено навсегда. Но его уже трудно было арестовать, так как Вера Игнатьевна к этому времени уже стала мировой знаменитостью. 
    С начала войны семью отправили в эвакуацию за Урал, а ее, Мухину, тут же вызвали обратно в Москву. Ей пришлось мотаться между столицей и уральским городком. Замкову дали пропуск для возвращения домой лишь в 1942 году после инфаркта. Неудачи совсем сломили этого стального человека. Он, тяжело больной, работал рядовым врачом в больнице для слепых, а позже один из учеников взял его в институт Склифосовского консультантом – сверх штата и зарплаты. Вера Игнатьевна привозила деньги этому другу семьи, а тот выдавал их как зарплату своему учителю. Алексея Андреевича погубила фраза молодого врача, которого Вера Игнатьевна вызвала к мужу после очередного сердечного приступа. Выписывая рецепт, девушка изрекла: «И никаких глупостей вроде препарата Замкова!» Услышав это, Алексей Андреевич во весь голос крикнул: «Вон!» Схватился за сердце — и через минуту его не стало. Подтвердилась старая истина «словом можно убить», неизвестная врачу новой эпохи, каких, к сожалению, немало и теперь. А.А. Замкову было 59 лет.
    Вера Игнатьевна преодолевала беду, уйдя в работу. Она создала целую галерею образов героев войны.
    Вере Мухиной приписывается авторство дизайна гранёного стакана и графина для водки. Эта легенда связана с ее работой на Ленинградском заводе художественного стекла, где скульптор выполнила большое количество творческих работ. Но был заказ и на новую форму стакана для общепита, прочного и удобного для применения в посудомоечных машинах. 
    Вера Игнатьевна прожила еще одиннадцать лет. Умерла она в 64 года, как и муж, тоже от слабого сердца, которое окончательно надорвала, занимаясь памятником М.Горькому, лазая по лесам, окружавшим огромную скульптуру. 
Когда Вера Игнатьевна по возрасту уже была пенсионеркой, у ее семьи не было родного гнезда. В последние годы Вера Игнатьевна жила на обычной государственной даче в селе Абрамцево, где был когда-то институт ее мужа. В письме, оставленном сыну «на всякий случай», она попросила Молотова, тогда только что назначенного министром иностранных дел, «не забывать изобразительное искусство», «почистить аппарат управления искусств», поставить в Москве ее давно созданный памятник Чайковскому и отлить в бронзе «мелкие вещи», а напоследок — «помочь с квартирой». К чести В.М.Молотова, он выполнил посмертную просьбу Веры Игнатьевны. Жилая часть дома на Пречистинке осталась ее «ребятам» — семье сына и внукам. Мухина хотела, чтобы в ее мастерской работали ее ученики – дипломники Суриковского института, где она преподавала много лет. Но мастерскую отдали Институту реставрации, а в жилой части дома и поныне живут потомки скульптора. Был отлит и установлен перед зданием Консерватории в Москве и памятник П.И.Чайковскому, над которым В.И.Мухина работала в 1948-1949 годах.
     Народные музеи имени Мухиной есть в Риге, в Феодосии. Постоянная выставка работает в ее мастерской на Пречистенке. Именем Веры Мухиной названы улицы, художественные школы и даже пароход. На могиле А. Замкова и В. Мухиной на Новодевичьем кладбище стоит памятник. На нем есть надпись со словами врача Замкова: «Я сделал для людей все, что мог». Под ней выбиты слова Веры Игнатьевны: «Я тоже». Только об их любви и зигзагах судьбы не сказано ни слова.

А. Петрова